«Отелло»

Безумный мавр: первая оперная премьера в Мариинке-2

Мариинский театр представил обновленную сценическую версию оперы «Отелло» в постановке Василия Бархатова. Предыдущий вариант истории про ревнивого мавра датируется 2007 годом, но с тех пор много чего изменилось, а главное — у Мариинского появилась новая «нафаршированная» сцена, позволившая взглянуть на некоторые детали по-иному. Василий Бархатов и художник-постановщик Зиновий Марголин взглянули, артисты спели, оркестр сыграл — в итоге «Отелло» вышел на загляденье.

Переполненный зал перед началом гудел. «Ну это же Бархатов, на сцену можно не смотреть! Может, хоть споют хорошо!» - толковала дама в бенуаре согласно кивающим соседям. В самом деле, режиссер - enfant terrible не раз давал повод ценителям классического прочтения опер закрыть в изнеможении глаза, но «Отелло», несмотря на новшества, получился логичным и... скромным по сравнению с трендовыми буйными «режоперами». Почти классическим, с поправкой на Бархатова, конечно.

Киприоты с волнением вглядываются в пенную даль: их кораблю, на котором находится прославленный венецианский полководец и губернатор Кипра Отелло, грозит погибель в бушующем море. В следующее мгновение сцена уносит островитян вверх, поднимая из механических глубин чрево самого корабля с борющимися за жизнь моряками. «Перекличка» двух планов придает первому действию чрезвычайные динамизм и остроту, а сама картина бури отличается глубокой драматургией, которая отслеживалась еще четче благодаря вдохновенному труду музыкантов. Валерий Гергиев и его соратники в этот премьерный день исполняли Верди не в оркестровой яме, а на том самом корабле среди волн — казалось, еще немного и музыканты примутся выжимать концертные сорочки. Четырежды маэстро поднимал свой оркестр, и каждый раз зрители были исключительно щедры на аплодисменты.

Разумеется, постановка не обошлась без специфических режиссерских трактовок. И мавр никакой не мавр — лицо главного героя не стали тонировать, и Дездемона - не привычная бесхребетная блондинко, смотрящая на супруга, как кролик на удава. Яго — интеллектуальный злодей в очочках, которые в сочетании с форменными фуражкой и пиджаком рождают ощущение ложной безобидности. Сами костюмы, военная форма, начинка корабля и интерьер кабинета Отелло отсылают куда-то в середину двадцатого века, на фоне которой так органично выглядит военно-морская эстетика.

Любовный дуэт Отелло и Дездемоны (Александр Антоненко и Асмик Григорян) «Темная ночь настала» - чарующее, медитативное действо, сменяющееся в конце буйным экстатическим восторгом предчувствия любви счастливыми супругами. Такие же буйные эмоции сопровождают главных героев до самого трагического финала. Отелло в исполнении Антоненко едва ли не эпилептик; властный и величественный губернатор являет собой спокойную уверенность ровно до тех пор, пока речь не заходит о предполагаемой неверности его жены — и здесь уже можно смело вести речь об ограниченной вменяемости, помноженной на ограниченный же интеллект. Некоторая одноплановость образа с лихвой искупается прочтением партии: личная кульминация образа Отелло — его монолог «Боже, ты мог дать мне позор», которым Антоненко рисует картину гибели любви в воспаленном ревностью мозге. И на сцене в этот момент сгущается атмосфера подавленности, усугубленная неукротимой яростью.

Дездемона Асмик Григорян — хрупкая, но знающая себе цену молодая женщина, которая полюбила мавра словно по какой-то прихоти судьбы: различный подход к жизни главных героев просто бьет в глаза. Методично заступаясь за оклеветанного Кассио — себе же на погибель — Дездемона заступается и за себя, отстаивая право человека на свободу мысли и естественность чувств. Ее любовь — ее же ахиллесова пята. Именно поэтому она позволяет символично швырять себя на оказавшийся лишним погребальный венок и, претерпевая издевки мужа, покорно играет свою представительскую роль в сцене встречи с венецианским послом. Кажется, случись действие представления на пару десятков лет позже (то есть, ближе к семидесятым), быть Дездемоне торжествующей феминисткой, а Отелло — высокопоставленным политиком, заклеванным прессой и обществом за рукоприкладство. Асмик Григорян своим исполнением партии смогла пробудить камни: когда она принялась вдохновенно и трогательно петь свою последнюю молитву, случилось чудо. Впереди корреспондента «Фонтанки» заняло места благообразное семейство: супруги и девушка лет пятнадцати, которая всю оперу протыкала в айфон. Но заслышав трели певицы; столь отчаянные, сколь же и сладкозвучно-волшебные&; даже эта невольница муз и родительских желаний не нашла в себе сил остаться онлайн и принялась с интересом глядеть на сцену.

Нельзя не сказать несколько добрых слов и про подлеца Яго (Алексей Марков). Склизкий аспид, методично добивающийся своих целей, уничтожает окружающих только потому, что им не повезло стать у него на пути. Ария «Верю в творца жестокого» накладывается на картину досуга его детишек, которые играют в расстрел. Эта сцена — едва ли не единственная, когда на лице героя появляется искренняя улыбка. И снова отменное исполнение, с полной отдачей — положительно, в этот вечер в голосе оказались все, а крайне немногочисленные помарки никак не смогли испортить общего впечатления. И абсолютно фантастически в третьем акте прозвучал септет, сопровождаемый хором — одна из кульминационных точек оперы.

Очень хочется как-нибудь придраться — чувствуется некоторая незавершенность, но не к чему. Хотя вот: когда в финальной сцене на верхушке маяка Дездемона, спасаясь от смертоносных объятий Отелло, залихватски перелезает через ограду (а массивная декорация расположена высоко), то сердце екает, но в следующее мгновение уже жаждет большего — это же Бархатов! Но нет — режиссер только поддразнивает публику, вместо полета в бездну и Дездемона, и Отелло скрываются в невидимой части маяка, а тот вспыхивает прощальным ярким светом, который благодарная публика встретила заслуженной овацией.
 

Евгений Хакназаров, «Безумный мавр: первая оперная премьера в Мариинке-2» /
Интернет-газета «Фонтанка.ру» 

Неврастеник по-флотски: В Мариинском-2 представляют «Отелло» Верди

Спектакль режиссера Василия Бархатова и художника Зиновия Марголина 2007 года переделан под Новую сцену Мариинского театра — эффектно, хоть и путано. Безграничные возможности машинерии позволяют в первой же картине бури устроить настоящее шоу. Согласно либретто, киприоты на берегу смотрят, как борется с волнами корабль правителя острова Отелло. В глубине — огромный маяк, оставшийся от прежней постановки, испускает ослепительные сигнальные лучи, впереди хор. Который под раскаты грандиозного оркестра Валерия Гергиева взмывает вверх — пол поднимается, под ним кубрик, матросы суетятся, полундра, свистать всех наверх. То есть хор, получается, стоит на палубе какого-то корабля, допустим, в бухте. Дальше поочередно ездят вверх-вниз передние и задние ряды хора — полное впечатление качающейся палубы. Мало того, в следующей сцене, где Яго опаивает Кассио и тот затевает пьяную драку, офицеры спускаются с верхней палубы в кубрик. Однако затем Отелло с Дездемоной поют свой знаменитый красивейший дуэт конца первого акта, сидя в лодке, лежащей на этой самой палубе, однако режиссер в буклете прямо указывает, что лодка — на пляже. Разумеется, театр — искусство условное и одна и та же декорация запросто может обозначать разные места действия, но в понятие режиссерской грамотности входит необходимость дать нам понять эту смену. То есть тут палуба или все-таки берег. Хотя балет плунжеров (подъемных механизмов) смотрится, конечно, захватывающе.

Вообще же по сравнению с последними опусами г-на Бархатова в «Отелло» режиссерского произвола немного. В шторм погибли моряки, и теперь весь второй акт за прозрачными дверями правительственного кабинета вдовы в черном с портретами мужей в руках разнообразно страдают, а когда Отелло клянется отомстить Дездемоне за измену, оные вдовы с каких-то щей окружают его и Яго, помавая все теми же фотками. Но это досадные исключения, в остальном спектакль обнаруживает корректное понимание: у оперы уже есть режиссер на все времена — Джузеппе Верди, и надо просто не мешать ему делать свое дело.

В премьерный вечер композитор нашел превосходных союзников в певцах. Отелло был Александр Антоненко, сегодня один из главных в мире исполнителей этой сложнейшей партии. Антоненко, прекрасный актер, обладает одним редкостным умением. Традиционная опера — искусство крупных, отлитых в законченную форму эмоций. Рефлексия же — по определению эмоции мелкие, дробные, противоречивые. Антоненко выдает отличный вокал, он ставит ноты, как умели разве что старые мастера, его голосоведение как течение музыкального времени безупречно, а притом он каким-то образом играет всю палитру стремительно сменяющих друг друга чувств. Он пластично показывает ужасное свойство любви(и ревности): она ведь не находится нигде, кроме как в нас самих, однако мы воспринимаем ее как воздействующую на нас извне непреодолимую силу. Отелло-Антоненко получает инъекцию этого яда, и тот разъедает его буквально на глазах.

Он, конечно, без всякого мавританского грима. Понятно ведь, что «чернота» — просто знак инакости. Отелло может быть геем, евнухом, жертвой ДЦП или талидомида, полюбившим прекрасную девушку. В сущности, его «уродство» — просто патологическая эмоциональная лабильность, о нем ведь так и говорят:«Он подвержен припадкам». Это Антоненко и показывает в высшей степени убедительно.

Асмик Григорян — Дездемона и Алексей Марков — Яго — его достойные партнеры. Хрупкая Григорян точно контрастировала с массивным Антоненко, а его сильный тенор как бы обнимал и покачивал ее гибкое сопрано. Зато хладнокровный, взвешенный Яго контрастировал со своим боссом рациональностью и выверенностью наружных жестов и внутренних душевных движений, заставив вспомнить пушкинскую формулу: «И человека растянуть / Он позволял не как-нибудь, / Но в строгих правилах искусства». И, добавлю, флотского этикета: Мария Данилова одела всех мужчин в красивую стилизованную морскую форму, женщин — в длинные легкие платья. И видеопроекция неба на заднике — то грозового, тревожного, то просветленного, с летучей грядой облаков — не дает забыть, что мы на море. Пока в последнем акте маяк, укрупнившись, не выдвигается вперед — убийство происходит на его балконе, — а небо, в полном согласии с мрачным, нагнетающим саспенс оркестром, застилает зловещая мгла.

Дмитрий Циликин, «Неврастеник по-флотски» / «Ведомости» от 25.12.2013, №240 (3502)