© 2005. Театральный художник Глеб Фильштинский

«Трамвай "Желание"»

Московский Театр Юных Зрителей (МТЮЗ)

Премьера состоялась 07.10.2005
Постановка - Генриетта Яновская
Художник - Сергей Бархин  

    Уильямс не скрывал, что написал «Трамвай «Желание»» под влиянием чеховского «Вишневого сада». Яновская эти чеховские корни пьесы подчеркивает. У нее Бланш (Ольга Понизова) повсюду таскает чемоданчик с макетом белого дома с колоннами, а то вдруг, уставившись куда-то вдаль, произносит реплику Раневской: «Посмотрите, покойная мама идет по саду…»

    Чехов писал о русской парижанке Раневской, чье имение продают за долги. Пьеса Уильямса – о противостоянии жизненного уклада американских низов и вычурной культуры французских аристократов – бывших обитателей виллы под названием «Мечта». Конфликт на первый взгляд ясен: здоровое вытесняет нездоровое, жизнеспособное приходит на смену вымирающему. Ну а как тогда быть с замечанием Чехова о Раневской: «Угомонить такую женщину может одна только смерть»?

    Спектакль о жизненной драме и душевной болезни не случайно вышел у Яновской удивительно здоровым. Режиссер спокойно и аргументированно рассказывает о том, что человеческая норма – не в грубой животной силе работяги Стэнли Ковальского, а в хрупкой несгибаемости Бланш Дюбуа. Что героиня Уильямса и вся культура, которую она олицетворяет, не вырождается и не вымирает – она скрывается от нас, как град Китеж или Атлантида.

    В первых сценах Бланш Ольги Понизовой и обитатели бедной окраины (она-то и называется Елисейскими полями!), где разворачивается действие, кажутся персонажами разных пьес. Как будто в кадр «Вестсайдской истории», где грубо разговаривают, смачно бранятся и пестро одеваются, случайно вошла кукла Суок в белом платьице, шляпке и изящных башмачках. Странно, что у нее надтреснутый, чувственный голос (вот так же, наверное, волновал и удивлял голос молодой Натальи Теняковой). Этот голос и слегка плывущая дикция выдают, что у куклы сломался какой-то механизм. И чем дальше и неостановимей катится спектакль, тем сильнее призвук этого внутреннего надлома. Когда конфликт достигнет высшей точки, Стэнли не будет насиловать Бланш на глазах у зрителей (что с упоением проделали бы в новой драме) – он грубо наступит ей на край платья, собъет с ног и, как сломанную марионетку, утянет за подол в свое логово.

    Но вот удивительно: чем очевиднее поражение Бланш, тем сильнее ощущение, что эта вычурная куколка на самом деле куда более сильна и последовательна, чем ее трезвомыслящая сестра Стелла или стоящий двумя ногами на земле Стэнли. Ведь это она из последних сил берегла «Мечту», выхаживала ее престарелых обитателей и заглушала страх смерти объятиями с первым встречным.

    В финале Бланш вырывается из рук санитаров, приехавших, чтобы забрать ее в сумасшедший дом. Вбегает в комнату и лихорадочно роется в мешке с фасолью. Думаете, она и впрямь сошла с ума? Ничуть. В мешке запрятана от чужих глаз сумочка со стихами и письмами ее погибшего в юности мужа. Что-что, а это надо сохранить!

    Ольга Понизова, Эдуард Трухменев (Стэнли), Елена Лядова (Стелла) и Игорь Балалаев (Митч) несовременно-тактичны и не перегибают палку даже там, где, пожалуй, перегнул ее сам Уильямс. Поэтому к финалу уходящей натурой начинает казаться не только Бланш с ее утраченным вишневым садом, но и сам спектакль Яновской. Он выстроен так тонко и точно, наделен той атмосферой (слово скоро выйдет из обихода – слишком мало поводов его употреблять), как бывало раньше, когда Атлантида еще не скрылась под водой.
     

    Алла Шендерова. «Трамвай уходит под воду» // Экран и сцена 24.10.2005

     

    Генриетта Яновская приступила к существенной ревизии собственного творчества. Недавно она осуществила постановку "Вкус меда" - легенду английских "рассерженных", пьесу, поставленную ею в 60-е годы в Ленинграде. Последняя ее премьера - самая знаменитая пьеса Теннесси Уильямса "Трамвай "Желание", которую она задумывала, видимо, тогда же и там же, в Ленинграде, а осуществила только сейчас.

    Осуществила с видимым привкусом тех сюжетов и того города, в котором жили болезненно-странные чудаки, эксцентрически-деликатные старушки и восторженно-романтические барышни. Олег Даль, Ольга Яковлева, Марина Неелова - едва ли не главные протагонисты 70-х годов - каждый по-разному, но в чем-то удивительно симфонично воплощали этих прекрасных и странных существ, которыми была переполнена потаенная советская жизнь.

    Но начало этому движению маргиналов было положено легендарным спектаклем Андрея Гончарова "Трамвай "Желание" в 1971 году. Повторив гениальный рисунок Евгении Козыревой, репетировавшей пьесу до разрыва с Гончаровым, студентка Светлана Немоляева сыграла роль Бланш, лучшую в ее карьере. Там сошелся пасьянс всех необходимых качеств: эксцентричность, экзотичность, эскапизм, то есть желание бежать из реальности в фантазию. Хрупкое совершенство, рожденное из душевной травмы, и вымирающий аристократизм: кроме Немоляевой (да и то - в единственной роли) эту тему могли с таким совершенством варьировать только Яковлева и Неелова. Яковлева, кстати, идеальная актриса Уильямса, сыграла только одну его роль - Альму в спектакле Эфроса "Лето и дым".

    Яновская не успела на этот чудесный парад единственных в своем роде актрис. И по-своему замечательная Ольга Понизова, сыгравшая во множестве сериалов, хочет, но не может повторить эту тему. Ее Бланш, правда, вполне экзотична. Надсадный, хрипловатый, треснувший голос, который стоит ей больших трудов, потому что ее собственный не таков - отчаянная попытка режиссера вернуться к тем голосам и тем мелодиям. Но выходит из этого только надрывная, утомительная и вульгарная манера. В экзотичном царстве China-town, который выстроил на сцене Сергей Бархин, она вполне соответствует остальным крикливым и агрессивным особям.

    Молчаливы в этом брутальном мире только таинственные и вкрадчивые азиаты. Это, пожалуй, было бы самым ярким событием в спектакле Яновской, если бы знать - к чему. Взявшиеся невесть откуда, они мурлыкают, пробираясь в дом, зажигая в нем свечи, убирая вещи - тихие слуги просцениума, напоминание о новом мире, в котором Бланш со всеми ее эскападами и фантазиями гораздо более экзотична, чем они.

    Хор облаченных в черное азиатов (студентов корейской студии Щепкинского училища) - это сама странность, чистый и нелогичный всплеск фантазии, которую так любит Яновская. Таких всплесков в ее спектакле множество: и знаменитая ария Casta Diva - едва ли не самый расхожий знак женских страданий, и прелестные костюмы самого романтического свойства, и настоящий мотоцикл, который страшно рычит под руками ее звероподобного зятя Стенли Ковальского (Эдуард Трухменев), и горловое пение, видимо, заменившее спиричуэл Нового Орлеана, где происходило действие пьесы Уильямса, и стильный китайский квартал Бархина, увешанный коврами, и сгорающая в финале игрушечная "Мечта" - образ родительского дома, с которым связан детский рай двух сестер.

    Но все это, включая надсадный голос хорошенькой Ольги Понизовой - Бланш, похожей одновременно на Немоляеву и Вивьен Ли (Бланш из фильма Казана 1951 года), не обретает в спектакле Яновской никакой цельности. В нем все можно читать как налево, так и направо, как сверху вниз, так и снизу вверх. Правила не ограничены. Мы так и не узнаем, почему пьеса называлась "Трамвай "Желание", и куда он вез, и почему негров заменили китайцы, и отчего, собственно, так страдала Бланш. И отчего ее муж, впервые названный в этом переводе "педерастом", стал травмой всей ее жизни. И почему, когда ее уводят санитары в сумасшедший дом, нам вовсе не больно, а только чуточку грустно - да и то только тем, кто помнит "Трамвай "Желание" в Театре им. Маяковского. Единственная, самая внятная линия соединяет Бланш с влюбленным в нее Митчем (деликатная работа Игоря Балалаева). В их диалогах, полных тоски, призрачной надежды и боли, в их прощании, когда, обвиняя и раня словами, Митч страстно целует ее, заключено некоторое желание. Так что спектакль отчасти получился "про это": как страхи и социальные обстоятельства убивают желание.

    Яновская же, по крайней мере так следует из ее слов, хотела рассказать о том, как варварский мир вытесняет душевную красоту и аристократизм (ее постоянная тема, в ТЮЗе начатая еще "Собачьим сердцем"). Но вышло у нее сразу все, то есть - ничего. Ее деликатные азиаты, вкрадчиво блуждающие по сцене, больше говорят о современном мире, чем надсадные вопли Бланш, тоска Митча или здоровые животные отношения Стеллы (Елена Лядова) и Стенли.

     

    Алена Карась. «Трамвай "Ностальгия"» // Российская газета 11.10.2005