«Буря»

   Первое, что, конечно, бросается в глаза: «Буря» Стуруа и его постоянной команды – художника Георгия Алекси-Месхишвили и композитора Гии Канчели – очень красивый спектакль, редкого сочетания красоты и стиля, в нем одновременно и мало всего, и много всего. Вроде бы – белый павильон, стерильные высокие стены, но эти стены – экран, по которому бегут облака, а потом – волны моря. Как написал поэт: «и свет, и цвет сопряжены, фотопортреты на стене – преодоление стены». А какая буря! Волны, парусный кораблик болтается над сценой, как перышко, молнии сверкают, ослепляя на доли секунды. Ветер взметает мусор и, кажется, в силах поднять и смести Калибана (Владимир Скворцов). 

И дальше – замечательный диалог, отбрасывающий тень в недавнее прошлое:

– Корабль разбился в щепки!

– Никто не пострадал! – в этом жестком ответе волшебника Просперо нет и щелочки для сомнений: может, где-то там, в Неаполе или Милане, такая буря и повлекла бы несметные жертвы, а у нас, на благословенном острове, «никто не пострадал», жертв и разрушений нет.

Когда спектакль начинается, в белом павильоне, в глубине, мы видим сидящего толстого человека. Он один. Ему, наверное, скучно. Когда он встает, внешне Просперо–Калягин очень напоминает такого же толстяка и добряка раблезианца Роберта Стуруа. Даже очки на веревочке, возлежащие на груди, – как у Стуруа. Судя по всему, режиссеру, знатоку шекспировских страстей, шекспировской жестокости и готовности за идею идти до конца, до смерти, и впрямь близки сегодня эти мысли, до которых и для которых он так решительно сократил куда более пространную драму Шекспира. В театре Et Cetera спектакль идет без антракта меньше двух часов. Коротко и ясно: надо всех прощать. Надо.

Картинки спектакля отпечатываются в памяти. Описывать их – одно удовольствие.

И о чем спектакль – тоже ясно. И... А...

Дальнейшее – молчанье? Нет, надо договаривать. Мысль есть, нет ее движения, а главное – на премьере, наблюдая за игрой Калягина, можно было подумать, что его эта история не сильно задевает, не трогает. Он произносит слова, но как будто при этом своими мыслями пребывает в каких-то иных измерениях. В какую-то минуту даже показалось, что на игру, вообще на весь премьерный спектакль своей тяжестью навалилась утренняя новость об отставке Лужкова – и мысли многих гостей были не здесь и не сейчас. И мысли Калягина – тоже. А может, сказалась усталость семимесячных репетиций и последних месяцев, когда репетировали и утром, и вечером? Трудно сказать. Первые спектакли – не лучшее время для «заключительных слов».

Пафос Просперо, не подкрепленный чувствами, опустошал слова, лишая их содержания. А публика же привыкла ждать от Калягина большего. От большого актера привыкла ждать большего. Большего не было.

  Григорий Фёдорфомин. Красота в океане // Независимая газета от 30.09.2010

   Приступая к репетициям «Бури», Роберт Стуруа, как всегда, обложился разными вариантами переводов и английским подстрочником, вымеряя каждый сантиметр классического текста. И в результате создал свой, сильно сокращенный (спектакль длится всего час сорок минут) и переосмысленный рассказ о немолодом мастере, поднаторевшем в своем искусстве, все силы которого он использует для мести обидчикам, а в итоге отказывающемся от своей силы и от своего острова.

Волшебный остров, выстроенный сценографом Георгием Алекси-Месхишвили, до отчаяния похож на гигантский домашний кинотеатр, где видеопроекции превращают стены то в берег моря, то в штормящие воды. Просперо, привычно командующий сценическими чудесами, воспринимается как режиссер. А Ариэль (Наталья Благих) – веселый дух-помреж – с азартом выполняет все пожелания патрона: паря над сценой на театральной лонже, Ариэль дирижирует стихиями, утишает одних статистов, распекает других и поет грустные песенки нежным высоким голоском. Калибан (Владимир Скворцов) – нерадивый чернорабочий сцены – все норовит уклониться от заданий мастера.

Александр Калягин играет в Просперо еще один вариант темы своего Крэппа: несчастного злого старика, подводящего итоги прожитой жизни где-то на окраине мира. У Крэппа был его магнитофон, шаг за шагом восстанавливающий историю жизни. Просперо колдовством вызывает группу актеров-статистов, с эстрадной яркостью разыгрывающих его мальчиков для битья: короля Неаполитанского, брата-предателя, королевскую свиту с ее неизбежными надоевшими шутами и воинами. Режиссерский взмах руки Просперо – и вот гротескный король Неаполитанский (Вячеслав Захаров) застывает в оцепенении. Взмах руки – и юный Фердинанд (Сергей Давыдов) роняет свой меч. Громовой окрик – и даже блестящий Ариэль склоняет колени перед волей патрона.

Для Роберта Стуруа Просперо – коллега. Поэтому так близок и понятен и груз усталости от собственных умений, когда по мановению руки ты создаешь и разрушаешь мир, повелеваешь стихиями и людьми. И печаль от сознания иллюзорности всех сценических бурь и предсказуемости людских реакций. Он тоже знает цену волшебному острову и все его секреты. Понимает возраст, когда все можешь и ничего не хочешь. Тот возраст мудрости, когда понятны и тщета реванша, и призрачность любых побед, кроме разве победы над собой. И с высоты прожитых лет грузинский мастер с пониманием и иронией смотрит на отказ коллеги от призвания и дела жизни.

Просперо-Калягин тщательно готовит свой спектакль и быстро от него устает. Выстраивает сюжет любви и мести и бросает его скомканным. Лень двигаться, язык устал от слов. Тщетно Просперо пытается взбодрить себя, то форсируя голос, то распаляя себя перечислением всех нанесенных людьми обид. Медленно, истово развешивает он кукольные фигурки своих врагов на веревочных петлях. Медленно и обстоятельно набрасывает уже настоящие петли на шею живых врагов... Чтобы вдруг ужаснуться: чем я занят? На что трачу себя?

Первый раз за все время действия голос Калягина тут обретает живой естественный тембр, сбивчивый ритм здесь и сейчас рождающейся мысли. Падают петли с шей приговоренных. Просперо прощает всех, отказывается от магии, от своей власти, от своих книг, оставляет свой волшебный остров. Как заклинание твердит слова о необходимости доброты (тут в интонациях старого волшебника вдруг слышен голос мудрого кота Леопольда с его постоянным лейтмотивом-призывом: «Ребята, давайте жить дружно!»).

А Роберт Стуруа усиливает пронзительную грусть финала: похоже, отказавшись от своего дара и своего дела, Просперо не оставляет себе никаких якорей, которые держали бы его в этой жизни...

Ольга Егошина. Дух прощенья. // «Новые известия» от 29.09.2010