«Воццек»

В декорациях, которые, как обычно, Черняков придумал сам, нет ни единого проблеска свежего воздуха, солнца или хоть ветра с дождем, даже в окна ничего не видно. Как обычно, есть только ирреальный свет Глеба Фильштинского, обычного сценического партнера Чернякова. Это тотально закрытое, лишь разделенное перегородками пространство городского человека, в котором каждый сходит с ума по-своему.
 

Екатерина Бирюкова . «Воццек» //  OpenSpace.ru, 26 ноября 2009 года 

Постановка Дмитрия Чернякова все «Воццеки» прошлого просто-напросто игнорирует, и это победа. Дотошный декор спектакля язык не поворачивается называть декорациями. Хороша декорация, которую хоть ежедневно смотри на Петровке или в проезде Большого театра — те же аквариумные окна современных кафе с барными стойками, те же люди в белых воротничках обсуждают за престижными столиками свои дешевые проблемы. А после этого вернись домой — такая же мягкая мебель, панели плазменных телевизоров и непослушный мальчик с пультом дистанционного управления. То есть на сцене Большого театра – вдруг жизнь. В самом прямом ее включении.

Два типа воццековских интерьеров – кафешный и домашний — заставляют содрогнуться от нерадости узнавания. Черняков вспарывает зрение среднего класса имитацией его досуговой и домашней среды, вплоть до стандартного дресс-кода: домашние джинсы жен-домохозяек и строгие костюмы-двойки мужей-клерков. О подлинном смысле всего, на что среднестатистический человек, замученный борьбой за выживание, закрывает глаза, Черняков говорит на всем понятном имущественном языке. Но говорит, собственно, о другом: совместно нажитое имущество – лишь витринная обманка утраченной человеческой совместности.

Черняковское ноу-хау, а он режиссер и сценограф в одном лице, пожалуй, нигде еще не утверждалось столь категорично. Чтобы прояснить «Воццеком» нашу частную жизнь, надо все-таки иметь не только талант, но и нахальство. С тем и другим у Чернякова полный порядок. Повествование про сильного, в общем-то, мужика сопровождают электронные титры. Пятнадцать картин оперы смотришь будто кино про пятнадцать мгновений не состоявшейся весны. Вот квартирные боксы в три этажа, по четыре в каждом — так сказать, метафора двенадцати тонов додекафонии. А вот огламуренная преисподняя клуба-кафе-бара, в котором тревожно режут воздух громадные вентиляторы. Между прочим, здесь даже исполняют шлягер «Хожу в чужой рубашке я». Смотришь на группу лохов, смахивающих на «Мокрые задницы» из фильма братьев Коэнов, и думаешь, как же все осточертело.
 

Елена Черемных // INFOX.ru, 26 ноября 2009 года