«Граф Монте-Кристо»

Еще больше медиа файлов — на сайте мюзикла

Мюзикл "Монте-Кристо" стал самым прибыльным спектаклем театра "Московская оперетта", собрав за три с лишним года больше 600 миллионов рублей, - рассказал в интервью РИА Новости директор театра и продюсер мюзикла Владимир Тартаковский.

"При затратах на производство мюзикла около 120-130 миллионов рублей, за то время, что он идет на сцене "Московской оперетты", спектакль успел несколько раз окупить вложенные средства, и доходы от продажи билетов составили порядка 600 миллионов рублей", - пояснил Тартаковский. Он добавил, что история с "Монте-Кристо" уникальная, так как никто из российских мюзиклов не жил так долго.

Премьера оригинального мюзикла "Монте-Кристо", созданного по известному роману Александра Дюма, состоялась осенью 2008 года. На сегодняшний день сыграно порядка 400 спектаклей. Мюзикл идет в театре блоками 10-15 спектаклей подряд, что является новым опытом для российского репертуарного театра. Тартаковский предположил, что если бы мюзикл был показан по бродвейской системе ежедневного показа, он принес бы еще больший доход театру, но тогда бы пришлось отказаться от репертуарных спектаклей, а это, по его мнению, недопустимо. 

Собеседник агентства пояснил, что точные затраты на производство мюзикла подсчитать довольно сложно, так как у театра есть расходы на приглашенных артистов и рекламу, но нет затрат, к примеру, на постановочную часть, так как нет разницы монтировать декорации "Монте-Кристо" или любого другого спектакля. Несмотря на то, что "Монте-Кристо" остается по-прежнему востребованным зрителями, спектакль в привычном режиме будет идти на сцене театра лишь до лета. А с осени его заменит другой мюзикл, уже на российскую тему. Правда подробности новой постановки директор театра раскрывать пока не торопится.

 "Мы не можем совместить два крупных проекта, но и отказываться совсем от "Монте-Кристо" тоже не хотим. Всегда есть возможность время от времени показывать спектакль в определенный период, например на длинный уикенд", - пояснил он. Декорации "Монте-кристо" сделаны, по его словам, таким образом, что хранятся в полусобранном состоянии и его можно быстро поставить. "В любом случае мы постараемся возить спектакль на гастроли, хотя понимаем, что это затратная история", - отметил он. Кроме того, в театре сейчас обсуждают возможность продажи прав на постановку в Китай и Корею, но для этого предстоит сделать англоязычную версию.

В ближайших планах театра "Московская оперетта" - спектакль "Фанфан-Тюльпан", премьера которого запланирована на апрель. "Музыку к спектаклю написал Андрей Семенов, а ставить его будет Александр Горбань, который у нас ставил "Мою прекрасную леди" и "Фиалку Монмартра". Но главное, что нам очень приятно, что в этом спектакле примут участие не только артисты нашего театра, но и замечательные ребята, студенты совместного с "Московской опереттой" курса Театрального института имени Щукина", - сказал он. 

Мария Ганиянц // РИА Новости, 17 ноября 2011 г.

Юлия Черсановича Кима в нашей стране знают все, но у каждого – свой Ким. Для одних он – автор песен к отличным боевикам вроде «Бумбараша», комедиям вроде «Формулы любви» и «Человек с бульвара Капуцинов». Для других – диссидент и язвительный антисоветчик. Для третьих – прежде всего лирик; помните: «Губы окаянные, мысли потаенные…»? А еще «бард первого призыва», разумеется. А еще – театральный деятель и чуть ли не пионер отечественного мюзикла.

Разговор с Юлием Черсановичем в его уютной квартире на Пресне мы начали с музыки. Точнее – с мюзикла «Монте-Кристо», идущего в Театре оперетты, для которого Юлий Ким написал либретто, и с истории этого жанра в нашей стране.

— Как вы занялись этим модным жанром?

— Почему вы считаете его модным? То, что сейчас в Москве называют мюзиклом, раньше звалось рок-оперой. Может, быть есть какое-то тонкое различие между этими словами и жанрами. Но для меня принципиальной разницы между «Иисусом» в Театре им. Моссовета и нашими «Нотр Дамом» и «Монте-Кристо» не существует. Сходства же сколько угодно: костюмы, непрерывно звучащие рок-песни. Ну, может быть, не чистый рок. Смесь попсы и рока, оговорюсь.

— Вы так спокойно называете мюзикл «попсой»?

— Плохое слово? А что такого? Тоже жанр, и очень влиятельный. Другой вопрос, что плохих вещей в попсе – море. Особенно стихи. Уши вянут! Но это та попса, которая рабски следует за низким вкусом. А он существует, им обладают миллионы, он требует пищи, и попса эту пищу дает (смеется). Но есть и высокохудожественная попса. Например «АББА».

— Что было вашей первой работой в жанре мюзикла?

— Мюзикл «Фламандская легенда», конец 70-х годов. История такая. В Ленинграде ансамбль «Поющие гитары» поставил рок-оперу «Орфей и Эвридика», которую сочинили Александр Журбин и Юра Димитрин. Тогда Журбин еще был питерским человеком, это сейчас он международный человек… Так вот, рок-опера снискала оглушительный успех, на волне которого «Поющие гитары» решили создать следующий спектакль, для которого выбрали знаменитый сюжет про Тиля Уленшпигеля. Писать музыку позвали совершенно неожиданного человека: Ромуальд Гринблат – царствие ему небесное, замечательный был композитор. Но он творил в области музыки серьезной, более того – атональной. Он был одним из немногих последователей Арнольда Шенберга. Он сам говорил, что таких, как он, на Земле осталось композиторов восемь-десять, все они друг друга знают, переписываются и обмениваются партитурами. Тем не менее, у Ромуальда – Ромы, как мы его называли – были и театральные, и киноработы. В общем, его позвали писать музыку, меня – либретто.

— Так это вы создали «Фламандскую легенду»? Сейчас в Интернете запись «Легенды» проходит по разряду раритетов и чуть ли не потерянных шедевров, от которых качественных записей-то не осталось. Как так получилось?

— Рома в своей музыке опередил время. Для «Тиля» время еще должно прийти. Спектакль тогда сыграли, он продержался сезон и завял: любители классической оперы там своего предмета не нашли, любители рок-музыки были озадачены тем, что услышали. Спектакль сдулся, больше его не играли. А меня эта музыка до сих пор волнует. Сколько я ни подсовываю разным продюсерам этот материал – никто пока не заинтересовался. Ничего страшного: когда-нибудь «Тиля» поставят, и это будет оглушительный успех, я уверен. Вещь сильная – от некоторых арий сердце замирает.

— Недавняя ваша работа, «Нотр Дам», имела успех гораздо больший.

—Это вторая моя работа в жанре мюзикла. Но там я не сочинял, а переводил тексты Люка Пламандона. Французы настаивали, чтоб был именно перевод, а не переложение. Хотя в оригинале некоторые места смущают.

— Например?

— Ну, вот, например, Эсмеральда поет что-то вроде: «Я мечтаю о времени, когда границы будут стерты, и все люди обнимутся как братья».

— А что плохого? Это ж Евросоюз.

— Евросоюз, антиглобализм… В том-то и дело, что это очень современные идеи, перенесенные в прошлое: Люк Пламандон хотел написать что-то актуальное, понятно. Но все-таки: шестнадцатилетняя цыганка размышляет о союзе народов? Ее волнует международная политика? Смешно. И к режиссуре у меня вопросы были. Зачем на сцене показывают, как Эсмеральду вешают? Чтобы зрителям нервы пощекотать?

— Насколько сложно было, грубо говоря, сочинять чужими словами?

— Непросто: французский – лапидарный язык, русские слова длиннее. Смотрите, русская фраза: «Это было в году одна тысяча шестьсот двадцать четвертом» в оригинале занимает всего одну (!) строку четырехстопного ямба. Я выкрутился – перевел: «давным-давно» (смеется). В общем, я все перевел, кроме четырех арий. Четыре текста – не мои.

— Русская «Belle» – ваша?

— Что? «Belle?» Нет, и она мне не нравится. Впрочем, моя, непринятая, мне не нравится тоже. В «Монте-Кристо» продюсеры тоже не согласились с тремя моими текстами. Поставили другие. Уверяют, что так актерам было удобнее петь…

— Это так?

— Это совсем не так. Я прекрасно знаю, что актерам удобно петь, а что нет. Существуют определенные законы: должен быть открытый звук в конце ударной строки, в верхней ноте желательно «о» или «э», и в конце строки – мало согласных, потому что согласные окончания не улавливаются слушателем, и тому подобное. Чтоб текст был внятен и несложен, чтоб зритель мог его прочувствовать сразу.

— Тогда почему продюсеры «зарубают» стихи?

— Ну, в «Монте-Кристо» просто недоразумение получилось. Композитор Роман Игнатьев сочинял музыку на собственную поэтическую «рыбу». Я переписал, но пока я переписывал, актеры успели выучить именно эту «рыбу» и переучивать не захотели. Но в целом спектаклем я доволен. Раз двадцать я его уже посмотрел!

— Как вы считаете, публика адекватно воспринимает этот мюзикл?

— Да. Но интересная вещь. Главная претензия к «Монте-Кристо» у определенной части публики – судя по Интернет-форумам – заключается в том, что якобы мелодии плохо запоминаются. Тем не менее, молодую публику эта «незапоминаемость» совершенно не волнует: ходят по нескольку раз. Наверное, там действительно нет таких ярких мелодий, как «Belle». Может, и так. Хотя Рома Игнатьев мне откусит голову за такие слова (смеется). Рома скажет: «А как же вот эта партия, вот эта?» Я думаю, что весь спектакль – это один большой хит. Музыка очень сильная! Да, арии по отдельности не будешь напевать под нос. Но посмотрев спектакль один раз – обязательно захочешь прийти еще раз, «покушать» эту музыку.

— В рок-культуре есть аналог – «концептульные альбомы»: все песни взаимодействуют и работают на общую идею.

— Видите, это, оказывается, традиция.

— Вам нравится сочинять именно циклы песен, связанных с какой-то историей?

— Конечно! Я все время этим занимаюсь.

— Пединститут ваш был веселым?

— Не то слово. Пели все. Все же оттуда: Юра Визбор, Ада Якушева, Вероника Долина, Андрей Егоров, Боря Вахнюк… До сих пор считаемся, где больше бардов: в МГУ или у нас. Количеством пока берем мы (смеется). Но мой музыкальный театр начался на Камчатке, куда я прибыл по распределению. В поселке, далеком от Петропавловска, жило две тысячи человек при рыбокомбинате. Там, при наличии одного «кина» в месяц, надо было развлекаться самим. Мы охотно занимались самодеятельностью: скетчи, отрывки… Я составлял композиции из песен с сюжетом. «Осенняя путина», например – про наши камчатские дела: ребята отчаливают от берега, ждут рыбу, забивают козла, потом рыба идет, они ее ловят, возвращаются, залившись «до жвака» этой рыбой, и сдают ее на берег.

— Описывали местный колорит?

— Нет, не только. Разные сюжеты были. Как, например, солдаты разных армий братаются и ломают свои автоматы деревянные.

— Пацифизм?

— Даже на краю света я со страшной силой боролся за мир! (смеется). Когда я вернулся в Москву, пошел работать в школу Колмогорова, я уже был продвинутым сочинителем, создавал целые спектакли: с завязкой-кульминацией-движением. Позже получил роскошное предложение от Петра Фоменко (он учился в нашем институте, тогда же я имел счастье два года с ним общаться). В 1968 году мы создали музыкальный спектакль по комедии  Шекспира «Как вам это понравится». На следующий год ученик Фоменко Леонид Эйдлин позвал меня сочинять песни для «Недоросля» по Фонвизину. Так и попал в профессиональное театральное сообщество.

— В то же время вы сочиняли песни на злобу дня…

— Этот цикл, крамольный и антисоветский, сочинялся сам по себе и был широко известен. Были случаи, когда магнитофонные записи изымались на обысках

— Будучи под подозрением, почему вы все же имели возможность работать в кино?

— Очень просто. В 1968 году за мое антисоветское поведение – я подписывал многие протестные письма – меня отрешили от образования и «предложили» не выступать. То есть запретили. Меня вызвал на Большую Лубянку зам Андропова по идеологической части. Разговаривал со мной в высшей степени любезно. Один только раз он прокололся: «А вот знаете, ли, – говорит, – а ведь если б мы не вошли 21 августа в Прагу, на следующий день туда вошли бы немцы». Ну это такая лажа, такая лапша на уши для тети Маши с Третьей Мещанской, что я даже расстроился... На мой вопрос: «Как мне быть с кино и театром?» он ответил, что возражать не будут.

— Почему?

— Понятно почему. Я же не писатель-одиночка, как Солженицын или Войнович. Писатель один отвечает за то, что делает. С ними был бы совсем другой разговор: если еще что-то напишете – мы вас вышлем.

— Что с ними и случилось.

— Что с ними и случилось. А меня, который сочинял для театра и кино, они могли оставить в покое потому, что фильм и спектакль – это общее дело, за которое все несут ответственность. Вот ставится спектакль, где я либреттист. Если я в это время другой рукой подписываю какое-нибудь антисоветское заявление – все, спектакль закрывается сразу. Выбор: или ты диссидент, или ты пишешь для театра. Я выбрал театр, потому что это дело всей моей жизни. Но диссидентам сочувствовал и старался помочь немножко. Тема эта для меня до сих пор дорогая и жгучая. Тем более дорогая, что я вижу, как это все забывается или искажается. Лет пять назад позвали меня на телепередачу про диссидентов. В прямом эфире шел интерактивный опрос: «Те, кто вышел 25 августа 1968 года на Красную площадь протестовать против оккупации Чехословакии, – герои или безумцы?» И 49 процентов ответило «герои», 51 – «безумцы»…

— Вопрос этот, конечно чисто телевизионный, то есть идиотский. Тем не менее: вы сам как на него отвечаете?

— Не герои и не безумцы – обыкновенные люди. Не партизаны. Восемь разных граждан, средние интеллигенты, гуманитарии главным образом. Вышли, растянули плакаты «Руки прочь от Чехословакии», «За нашу и вашу свободу» и тому подобное. Каждый из них получил свое. Их скрутили, привезли в милицию. Одного отправили в психушку в Питер. Пятерых судили в Москве. Поэтессу Наталью Горбаневскую отпустили, потому что она была кормящей матерью. Посадили ее через год. Наташа недавно вспоминала где-то на телевидении, и сказала то же самое: «Мы не герои и не безумцы, мы обыкновенные люди».

— Но ведь шли-то в тюрьму.

— Да, они знали, куда попадут с Красной площади. Вадик Делоне был у меня дома за полчаса, уходя, сказал: «До свидания на три года». Три года и получил. Жертвовали своей свободой сознательно, но по совести  не могли не пойти. Эта тема должна быть в области внимания писателей и вообще искусства. В этом у меня нет сомнений. Если память о них утратится – это будет позор. Для страны, для общества, для искусства.

Записал Александр Беляев // Культпоход

Художник по свету Глеб Фильштинский, которого зовут практически в любой амбициозный проект, придал довольно монотонному зрелищу (режиссер — Алина Чевик) гламурности, с которой в России ассоциируют жанр мюзикла. Правда, тексты мэтра Юлия Кима просты, как митинговые речевки, и идеально соответствуют музыке молодого Романа Игнатьева, которого, вероятно, растили на советской диете «Песен года».

Совместными усилиями из романа Дюма, и без того не блещущего глубиной, они отжали три тонны любви — сюжет с одышкой переваливается от одной лирической арии к другой, за которыми тут же следует дуэт. Баритоны, тенора и сопрано с одинаковым усердием упражняются в излиянии чувств, но музыкально все их эмоции — на одно лицо.

Однако энтузиазма зрителей, после каждого номера кричавших «браво», это не охладило. В России у этого жанра сформировалась своя аудитория. Она готова потреблять эту продукцию так же бесперебойно, как когда-то читали все новые «серии» Дюма.

Анна Галайда. Золотой Монте-Кристо // Ведомости, 2 октября 2008 года