«Варшавская Мелодия»

"Варшавская мелодия" возникла рядом с "Жизнью и судьбой", пропиталась воздухом главного романа советской эпохи. В сущности, эпиграфом новой постановки МДТ легко могли бы стать строчки Ходасевича, цитирующиеся в романе Гроссмана: "Вечером лампу зажгут в коридоре - мне непременно припомнишься ты. Что б ни случилось, на суше, на море или на небе, - мне вспомнишься ты". Любовь, разлука, мука и полет души, как главная человеческая ценность, как единственное, что делает нас людьми, - была одной из важнейших тем в оркестровом спектакле "Жизнь и судьба". Она стала главной в "Варшавской мелодии".

В послевоенной Москве встречаются Гелена, студентка консерватории из братской Польши, и бывший солдат, ныне студент-винодел Виктор. На проходе у второго ряда в зрительном зале стоят два стула. На один садится парень в солдатской шинели, на другой девушка в строгом коричневом платье. Первые реплики знакомства: "Шопен, если вы не возражаете!"

На сцене белое полотно задника (чистый лист судьбы), пять черных штанкеток нотных линеек, расставленные пюпитры с нотами, черные абрисы стульев. В программке указано, что "идея декорации принадлежит покойному Давиду Боровскому", создана сценография Алексеем Порай-Кошицем. "Да и любовь - мелодия", - написал еще Пушкин. И эта мелодия любви, выстроенная в каждой ноте, обрела зримое сценическое воплощение.

Польская студентка Уршула Магдалена Малка играет свою соотечественницу настоящей гордой панной. Виктор стал лучшей на сегодня ролью Данилы Козловского (уже сыгравшего на сцене МДТ Эдгара в "Короле Лире" и полковника-танкиста Новикова в "Жизни и судьбе").

Первые взгляды украдкой, недоумение и интерес, особая танцующая грация разговора и та особая легкость в теле, когда кровь рвется из жил и хочется смеяться, бегать, летать. Первый слом, когда просто тяга оборачивается чем-то большим: в нее входит нежность и жалость. Вот Виктор сказал, что полгода провел в госпитале, и Гелена рванулась погладить его по голове: "если бы я знала!". Вот Виктор благоговейно надевает на ножки Гелены красные туфельки.

Этот спектакль хочется долго-долго описывать. Их беседы-пикировки, танцы, первую ночь в канун 1947 года. И особо - длинную сцену, где Гелена рассказывает Виктору, что вышел указ о запрете на браки с иностранцами. "Но это не может касаться нас! Мы же любим друг друга!" Ее рыдания, его беспомощный шепот: "Что делать?! что делать?! что делать?!"

Леонид Зорин строил пьесу на традиционном конфликте любви и долга, выворачивая его наизнанку. Любовь была нравственна, права и свободна. Долг вымучен, навязан и бесчеловечен. Долг побеждал. Не тогда, когда расставались еще не научившиеся бороться за себя студенты. А потом, когда десять лет спустя, в Варшаве, встретились известная певица и советский командировочный. Он женат, она замужем. Она поет для него. Она говорит о любви (прелестная деталь: ему так хочется, чтобы она повторяла, что любит еще и еще). Видно, как под элегантным маленьким платьем бьется сердце. Он повисает на ее губах. Но на ее предложение сейчас - немедленно - уехать с ней и провести ночь (всего одну ночь!!!) вдвоем, - он отказывается: "Я тут не один, товарищи меня не поймут".

Он предает ее, себя, любовь, судьбу. Лев Додин поднимает Гелену и Виктора на штанкетке высоко-высоко. Сейчас люди взлетят и оторвутся от земли. Потом штанкетка с Виктором опускается вниз. А Гелена улетает туда, под небеса. Судьба жестоко мстит трусам, отвергнувшим ее шанс, ее подаренное счастье. Медленно ползет вверх белое полотно, сминая пюпитры, роняя стулья, стряхивая любимые мелочи: туфельки, галстуки, горжетку… Музыка кончилась.

Леонид Зорин закольцовывает сюжет. Еще десять лет спустя снова в концертном зале встретятся двое постаревших, погрубевших, усталых и одиноких людей. У нее концерты. У него - лаборатория. Она уйдет навстречу аплодисментам. Он останется. Сядет на то самое кресло в зрительном зале, где все начиналось. И будет вглядываться в прошлое - что еще остается?

 Когда-то Воланд с удовлетворением констатировал, что москвичи не слишком изменились. Вглядываясь в героев пьесы почти полувековой давности, с ужасом обнаруживаешь, что ни счастливее, ни свободнее мы не стали. А ну как судьбе надоест снова и снова давать нам шанс? 
 

Ольга Егошина // "Новые известия", 27 июня 2007 г.