«Silenzio. Диана Вишнёва»

Спектакль Silenzio сложился по инициативе Дианы Вишнёвой, которая пригласила для осуществления своей монографической программы знаменитого петербургского режиссёра Андрея Могучего, создателя легендарной театральной группы «Формальный театр», постановщика, чьи работы определили неповторимый облик петербургского и российского театра на рубеже веков и продолжают будоражить и публику, и профессионалов.

В спектакле используются балеты и фрагменты балетов из репертуара балерины. Но Silenzio – это не набор номеров: эпизоды заключены здесь в современный, острый психологический контекст. Главная героиня балета– alter ego Вишнёвой. Фрагменты классических и современных балетов разворачиваются как бы в сознании лирической героини. Средствами традиционного балетного языка авторы создают актуальный и экспрессивный театр.

В Silenzio Вишнёва впервые станцует миниатюру М. Фокина «Умирающий лебедь». Музыка для одного из номеров написана Юрием Красавиным – современным композитором, который известен своей работой для балета «Магриттомания», где он вольно использовал бетховенские мотивы. Саунд-дизайн Александра Журавлева сосуществует в звуковом пространстве спектакля с оркестром Мариинского театра.

Визуальное решение спектакля использует уникальные новаторские технологии сценографии и видео-арта. Художник Вячеслав Окунев является автором нетривиальной для балетного спектакля сценографической конструкции. Мультимедиа художник Александр Малышев использует пространство сцены как экран, изобретательно проецируя на него видеообъекты. А непосредственно во время действия в режиме онлайн художник Александр Шишкин рисует в этом пространстве – его рисунки выполняют функции декораций и костюмов.

Андрей Могучий: «Спектакль строится как вариации, развивающие мотив молчания и его преодоления. Попытки высказывания героини сталкиваются с непреодолимыми препятствиями внешнего и внутреннего характера. Трагедия художника связана с тем, что его либо не понимают, либо понимают ложно…
Мне кажется, Диана Вишнёва относится к немногим художникам, находящимся в вечном поиске, метаниях и сомнениях, и вместе с тем наделённых редкой способностью остро чувствовать красоту и скоротечность жизни, - и неминуемость грядущего безвременья. Решение спектакля - внешний минимализм в декорации при широком использовании уникального спектра новейших мультимедийных технологий способной создать мгновенно меняющийся визуальный образ».

Константин Учитель: «С одной стороны – невозможность высказывания. Не столько политическая, какая-то сегодняшняя, сиюминутная, сколько экзистенциальная, бытийная невозможность. Не то, чтобы тебе не дают чего-то сказать. Хуже другое – ты заранее ощущаешь: сказанное будет лишним, будет не то. Но вместе с тем насущная необходимость высказать. С другой стороны, тишина, безмолвие – это и есть способ высказывания самого главного самого сокровенного. Не говоря уж о метерлинковском молчании, символистского толка, - «Пауза вообще, - сказал мне как-то композитор Дмитрий Смирнов, – это самая лучшая часть музыки». Действительно, все ради нее – все, что до, и что после. Я думал, что спектакль должен называться «Могу молчать». Но он получился другим, менее радикальным. Ведь можно молча передать нечто важнейшее, сокровенное, попытаться порой весьма экспрессивно – об этом тоже».

Пресс-служба Государственного академического Мариинского театра

Творческий вечер примы в форме новой постановки - явление почти позабытое. Мариинские звезды свои поиски обычно реализуют на других сценах, не на своей - то ли в силу хронического здешнего цейтнота, то ли в силу того, что пожелания артистов к своему бенефису и взгляды на него руководства не равнонаправлены. В результате спектакль и выглядел так, словно его замысел на каком-то этапе оказался основательно ужат и остался на стадии наспех завершенной работы, торопливых набросков. Больше всего в постановочной бригаде художников. Основное решение диктовали идеи мультимедийного художника Александра Малышева, соответственно на первый план вышли свет, кинопроекции, лазерные эффекты. Свет окрашивает артистов и возникает отовсюду - из зала, из-за кулис, из глубины сцены (световая партитура Глеба Фильштинского). Подчеркнута сиюминутность происходящего: изображение трансформируется, его зарисовывают яркими штрихами (рисунки Александра Шишкина). Получился дизайн сцены вместо сценографии (впрочем, театру грех жаловаться: в архитектуре, например, эта тенденция сказывается несравненно болезненнее). За художником в традиционном смысле Вячеславом Окуневым, надо полагать, остались нагромождения серых картонных блоков. И отсутствие занавеса. Что такое звуковой дизайн, за который отвечает Александр Журавлев, понять сложнее. Наверное, то, что обычно делает звукорежиссер. Досочинил музыкальную часть композитор Юрий Красавин.

Авторы концепции - Андрей Могучий, Алексей Кононов, Константин Учитель, сценарий Константина Учителя и Андрея Могучего; режиссер-постановщик - Андрей Могучий, режиссер-хореограф - Алексей Кононов. Концепция проста до наивности: берется уникальная балерина, которая хочет чего-то непривычного, современного и эксклюзивного, - и все традиционно (и не очень) балетное перемещается в иное измерение приемами постмодернизма. Зрелище для балета неудобное, для балерины - возможность самовыражения в новой форме. Сценарий вообще заявляет о философии молчания, для реализации которой режиссер придумал и неприкаянные перемещения по сцене задумчивой примы, и рассыпающееся на кинопроекции ее лицо. Еще падающие и вновь выдвигаемые на сцену картонки, периодически расставляемые в разных местах солдатские ботинки, шествия с фонарями персонажей в плащах и с зачерненными лицами... И даже катание на поворотном круге, установленном на накладном планшете (который заодно ограничил сцену и усложнил передвижение по ней), танцующего кордебалета теней.

На долю хореографа пришлась обработка танца маленьких лебедей. И надо полагать, консультация режиссера - балетного неофита (приятно, когда в балете появляются новые имена, но, похоже, в опере от этого толку больше). В остальном в спектакле использовалась хореография нигде не упомянутых Петипа, Иванова, Фокина, Баланчина, Форсайта. Композиторам повезло больше - их в программке перечислили.

По театральному внятно в спектакле участие ответственного концертмейстера (Людмила Свешникова) и дирижера (Павел Бубельников). И партнеров Дианы Вишневой. Игорь Колб, Михаил Лобухин, Максим Хребтов, Андриан Фадеев составили достойное окружение. Не в последнюю очередь потому, что в отличие от авторов спектакля не самоутверждались.

Из репертуара Вишневой в "избранное" попали "Steptext" Форсайта и па де де Чайковского - Баланчина - целиком, фрагмент "Жизели" - в "разобранном" виде. Начинаясь с отдельных па, попыток ответить музыке движением, "кладбищенский дуэт" переходит в репетиционную форму, где партнеры сменяются, не влияя на цель танца самой балерины - утанцеваться до смерти. Усталость - главный мотив постановки. Даже неистовый "Steptext", даже жизнерадостное баланчинское па де де отмечены трагизмом мастерства: желанные на премьере, партии становятся обыденно репертуарными.

Главная банальность, которую всячески третировали авторы спектакля, - тема лебедя в балете. Шестнадцать девочек в серых бесформенных "приютских" платьях, дополненные собственными тенями, группировались в танце маленьких лебедей от линии до "двоек". Детства у балетных детей нет - есть только мираж игрушек на экране. И дальше назойливо длинное однообразие скачущих лебедей. Ни детства, ни личной жизни. Только безразлично сменяющиеся в танце партнеры и монотонное, до идиотизма, до бессилия, повторение одного и того же.

Диана Вишнева - мастер смены смыслов в очевидных вещах. В финале она впервые исполняла "Лебедя" Фокина. Белая репетиционная пачка на сероватом трико, расширенная вырезом спина (одежда - маска для тела). Еще не вполне выговоренный лебедь, как ее первое "Лебединое", первая Жизель. Страдания-переживания еще приравнены к судороге-истерике, еще пережимает в бытовое. Этот лебедь-подранок будет жить в затяжной агонии, которую не раз повторит на бис - один к одному: смерть не сочетается с гламуром и творческим поиском.

Получился спектакль о Диане Вишневой, которая не в ладах сама с собой: возрастное страдание, когда время сжимается шагреневой кожей и кажется, что не сбывается самое важное. Вот и голос Ахматовой в постановке старческий, уже нездешний. Словно не было радости - ни феерической Китри, ни залихватских "Рубинов", ни влюбленной Джульетты, ни жизнерадостной Авроры, ни азартной Манон. Но ведь было. И silenzio-забвение этому "было" не грозит. Как и творческой исповеди Вишневой, хотя ей не хватило вменяемых исповедников.

Ирина Губская. Недосказанность королевы // Культура-Портал