«Отелло»

Все началось со случайного трехминутного разговора с Валерием Гергиевым. Неизвестно, что за волшебные слова успел отыскать Василий Бархатов, но знаменитый маэстро тут же предложил ему поставить оперетту "Москва-Черемушки" Дмитрия Шостаковича в Мариинке. Для новичка такая задача не просто сложна, но походит, прямо скажем, на провокацию: одна неловкая затея -- и провал навсегда. Но провала не случилось. Судьба улыбнулась Василию Бархатову, и с тех пор улыбка не сходит с ее лица: "Отелло" -- уже четвертый его спектакль в Мариинском театре.

Похоже, господин Бархатов задумал спектакль как бенефис одного певца. Волевой и гибкий голос Владимира Галузина (в партии Отелло) царствовал на сцене весь вечер, а его актерскую игру можно принимать без всяких оперных условностей и скидок. Сразу оговорюсь: Ирина Матаева (Дездемона) и Сергей Мурзаев (Яго) оказались достойными партнерами своему коллеге, но все-таки в центре замысла Верди -- личность Отелло, и тут с него самый большой спрос.

От первой до последней фразы Галузин играл "горячего" мужчину, излучающего непоколебимую силу воина, но не наделенного в достатке многотрудными плодами гуманизма -- человечностью, терпимостью, состраданием. И когда эти испытания приходят, начинается настоящая ломка, битва, перед которой все победы на поле брани -- безобидные войнушки. Именно эту внутреннюю борьбу Отелло с самим собой Владимир Галузин и воплотил на сцене. Его Отелло трепетно лелеет не саму Дездемону, но свою любовь к Дездемоне. Его отчаяние -- не от того, что он теряет возлюбленную, но от того, что вместе с ее подмоченной интриганом Яго репутацией утрачивает самую лучшую часть себя.

Сконцентрировав все драматургические доминанты на главном действующем лице, Владимир Бархатов пошел на риск. Он не воспользовался никакими режиссерскими новоязами, которыми обычно "актуализируют" оперную классику. У "Отелло" Шекспира--Верди и так с этим все в порядке: любовь и смерть по краям, зависть и ревность между ними. Так что и режиссер, и художник Зиновий Марголин сделали все, чтобы разместить на сцене самый минимум акцентов, дополняющих партитуру композитора: маяк, стены-драпировки, маркирующие сценическое пространство, и кое-какая мебель. Вся эта сценография и костюмы действующих лиц (Мария Данилова) не переносили действие в какую-то преднамеренно задуманную эпоху, а уводили из эпохи шекспировского первоисточника во что-то вневременное. Некоторые детали -- похоронные венки погибшим морякам, свет маяка, книжный шкаф и прочее -- это не знаки-послания, а естественные приметы действия: приморский город, буря, кабинет, жилые комнаты.

Однако такая благородная скромность, если не сказать стеснительность авторов в постановочных решениях, оборачивается для них риском: если спектакль так сильно завязан на актерском треугольнике Галузин--Матаева--Мурзаев, что случится, если он попадет в другие руки? Остается надеяться, что неизбежные в оперном деле замены будут достойны этой ударной троицы.
 

Владимир Раннев. Скромный "Отелло" // КоммерсантЪ, №203П от 24.06.2009